Наверное, в Лондоне тоже живут рабочие строек и кукольных театров, В Нью-Йорке готовят кислые щи на летних балконах, на летних балконах. Дёшево, дёшево, дёшево: капуста и секс в аккуратном парке. Лампочка, выкрученная в подъезде – ничто для всех, для меня – бесценна.
В зелёном свитере серая мышь с хвостом и в белой собачьей шерсти Мне суёт между прутьев хлеб. С какой стороны резервация? Сладкие угощения для радости и отмщения. Кто хотел видеть моё фиаско? Берите стулья, садитесь там.
Автостопа нет уже десять лет, Нет автостопа.
Респектабельный мужчина, который весьма неплохо, неплохо зарабатывает, Женщина на эскалаторе с хозяйственной сумкой – катафалком. Не велика потеря: по радио и по теле докажут, Что нету давно никакой охоты на единорогов и на волков.
Парус прошит умелой рукой из пулемёта и белой ниткой. Я отношусь к миллиардам лиц один к одному, один к одному. Наверное, в Токио тоже живут водители стрёмных, гнилых маршруток. Мантра святого спокойствия: «Не фэшн. Нахуй. Проститутки!»
Автостопа нет уже десять лет, Нет автостопа.
Очухались в рваном и потном дыму, распяли на люстре цветные рисунки, Мокрой ладонью смазали краску будня, расцветку будня. Лекаря! Срочно мне лекаря! Я разобью ему хамский профиль. Сюда же прошу фотографа: пусть сделает селфи на фоне своего трупа.
Мне выдадут по талону тебя – четыреста граммов ржаного хлеба, Четыреста граммов сухой верёвки, четыреста граммов штукатурки с потолка. Горсть земли на дорогу в карман, в сумку щепку родного дома, За подкладку чужую пулю, чтобы остаться, чтобы остаться.