В. В. Набоков. - Машенька (гл. 17) | Текст песни

• Тексты песен
• В. В. Набоков.
• Машенька (гл. 17)

XVII

Тяжелые, толстые стрелки на огромном циферблате, белевшем
наискось от вывески часовщика, показывали 36 минут седьмого. В
легкой синеве неба, еще не потеплевшей после ночи, розовело
одно тонкое облачко, и было что-то не по-земному изящное в его
удлиненном очерке. Шаги нечастых прохожих особенно чисто
звучали в пустынном воздухе, и вдали телесный отлив дрожал на
трамвайных рельсах. Повозка, нагруженная огромными связками
фиалок, прикрытая наполовину полосатым грубым сукном, тихо
катила вдоль панели: торговец помогал ее тащить большому рыжему
псу, который, высунув язык, весь поддавался вперед, напрягал
все свои сухие, человеку преданные, мышцы.
С черных веток чуть зеленевших деревьев спархивали с
воздушным шорохом воробьи и садились на узкий выступ высокой
кирпичной стены.
Лавки еще спали за решетками, дома освещены были только
сверху, но нельзя было представить себе, что это закат, а не
раннее утро. Из-за того, что тени ложились в другую сторону,
создавались странные сочетания, неожиданные для глаза, хорошо
привыкшего к вечерним теням, но редко видящего рассветные.
Все казалось не так поставленным, непрочным, перевернутым,
как в зеркале. И так же, как солнце постепенно поднималось
выше, и тени расходились по своим обычным местам,-- точно так
же, при этом трезвом свете, та жизнь воспоминаний, которой жил
Ганин, становилась тем, чем она вправду была -- далеким
прошлым.
Он оглянулся и в конце улицы увидел освещенный угол дома,
где он только что жил минувшим, и куда он не вернется больше
никогда. И в этом уходе целого дома из его жизни была
прекрасная таинственность.
Солнце поднималось все выше, равномерно озарялся город, и
улица оживала, теряла свое странное теневое очарование. Ганин
шел посреди мостовой, слегка раскачивая в руках плотные
чемоданы, и думал о том, что давно не чувствовал себя таким
здоровым, сильным, готовым на. всякую борьбу. И то, что он все
замечал с какой-то свежей любовью,-- и тележки, что катили на
базар, и тонкие, еше сморщенные листики, и разноцветные
рекламы, которые человек в фартуке клеил по окату будки,-- это
и было тайным поворотом, пробужденьем его.
Он остановился в маленьком сквере около вокзала и сел на
ту же скамейку, где еще так недавно вспоминал тиф, усадьбу,
предчувствие Машеньки. Через час она приедет, ее муж спит
мертвым сном, и он, Ганин, собирается ее встретить.
Почему-то он вспомнил вдруг, как пошел проститься с
Людмилой, как выходил из ее комнаты.
А за садиком строился дом. Он видел желтый, деревянный
переплет,-- скелет крыши,-- кое-где уже заполненный черепицей.
Работа, несмотря на ранний час, уже шла. На легком
переплете в утреннем небе синели фигуры рабочих. Один двигался
по самому хребту, легко и вольно, как будто собирался улететь.
Золотом отливал на солнце деревянный переплет, и на нем
двое других рабочих передвали третьему ломти черепицы.
Они лежали навзничь, на одной линии, как на лестнице, и
нижний поднимал наверх через голову красный ломоть, похожий на
большую книгу, и средний брал черепицу и тем же движеньем,
отклонившись совсем назад и выбросив руки, передавал ее
верхнему рабочему. Эта ленивая, ровная передача действовала
успокоительно, этот желтый блеск свежего дерева был живее самой
живой мечты о минувшем. Ганин глядел на легкое небо, на
сквозную крышу -- и уже чувствовал с беспощадной ясностью, что
роман его с Машенькой кончился навсегда. Он длился всего четыре
дня,-- эти четыре дня были быть может счастливейшей порой его
жизни. Но теперь он до конца исчерпал свое воспоминанье, до
конца насытился им, и образ Машеньки остался вместе с умирающим
старым поэтом там, в доме теней, который сам уже стал
воспоминаньем.
И кроме этого образа, другой Машеньки нет, и быть не
может.
Он дождался той минуты, когда по железному мосту медленно
прокатил шедший с севера экспресс. Прокатил, скрылся за фасадом
вокзала,
Тогда он поднял свои чемоданы, крикнул таксомотор и велел
ему ехать на другой вокзал, в конце города. Он выбрал поезд,
уходивший через полчаса на юго-запад Германии, заплатил за
билет четверть своего состояния и с приятным волненьем подумал
о том, как без всяких виз проберется через границу,-- а там
Франция, Прованс, а дальше -- море.
И когда поезд тронулся, он задремал, уткнувшись лицом в
складки макинтоша, висевшего с крюка над деревянной лавкой.


В. В. Набоков. еще тексты