тысячный зал для одного актера, мы небесами пишем пьесы, очнитесь! потом усните снова, под сценой тысячи лиц и лишь один у микрофона с правом слова.
застрявшей пробкой из дешевого бухла вернется старая тоска, чтобы нас мило обласкать, отставить! и завершая новый цикл время вобьет цифру в темя и все поймут за какими местами
закреплены наши безмолвные лица, мы исполинами Сфинкса делим жизнь с пустырями. в тупых конфликтах, словно Бладсы и Крипсы. небо/космос не снится. улыбаться не в принцип!
мы пропитали облака слезами, они замерзли, падая назад как дети к маме. и все эти детали незаметно пали в яму текстов, ошибочно в эту башку мимо творцов подъездных.
сижу с толпой людей с кодовым знаком на затылке, душу бросает по стенам обратно в бутылку назад. амфитеатр в тысячу сердец заполнен: сцена одного актера готова делиться болью.
тысячный зал для одного актера, мы небесам пишем пьесы, очнитесь! потом усните снова, под сценой тысячи лиц и лишь один у микрофона с правом слова.
давай со мной в их голосах искать лекарства, нам некуда бежать и так надо остаться, чтобы понять, что там внутри в коробке мысли. пока там я, моя тоска и снова мы с ней.
тысяча тел исходит черным смогом в потолок, я с ними волочусь к ступеням, наверно сам не смог. из головы песок протянется по полу вместо тени — это мое восхождение к сцене.
я излагал бы о прекрасных лучах солнца, но мы сами запрятались от его порций света. поэтому здесь только грусть и тут живет душа поэта, один талант на всех, но его с нами больше нет.
выходим из зала на монологах о Боге, вчера серо воскресли, сегодня ярко сдохнем. пора бы, потом наш зал окрасят цветом, чтобы мы вновь вернулись в мир, с правом вето.
тысячный зал для одного актера, мы небесам пишем пьесы, очнитесь! потом усните снова, под сценой тысячи лиц и лишь один у микрофона с правом слова.