Отец мой Ленин, а мать Надежда Крупская(Песни на ребрах)
Отец мой Он, а мать моя Надежда, А старый дядюшка, известный, Михаил. Когда мы жили все в Москве на Красной Площади, К нам в гости часто дядя заходил.
Отец мой умер, а мать моя скончалася, И старый дедушка не долго прочихал. А мне статья с ужасным номером досталася, Я с нею Север весь до корки проканал.
По той статье сидели люди разные, И я средь них мальчоночкой попал. Болота, топи, окружали нас, заразные, И каждый день один десяток умирал.
Встречал я многих, там, отца друзей, приятелей, Сидели все они по этой же статье. За то, что не было средь них, тогда предателей, Не поддались они ужасной клевете.
Ах, если б слышал мой отец все их истории, И до, чего Россию довели, Как извращали все его теории, Как сына губят на краю земли.
Ах, если б знала мать моя про все мучения, Не приглашала бы его чайку попить. Не угощала бы малиновым варением, Ввела бы сразу, на кол посади.
Так отмантурил я пятнадцать лет, конец мучениям, На завтра можно собираться мне домой. Но мне на вахте, вдруг, читают извещение, Москва добавила мне новый четвертной.
Прошел еще годочек, тридцать мне сравнялося, На зоне я имел уже не первый блат. Как, вдруг, откуда-то известие примчалося, Что дядя Ося влез в березовый бушлат.
Все уголовники амнистией согреты, Ну, как в политику и света луч проник. Ох, дядя, хоть лежит у мавзолее, ты, Но, как и прежде ты остался, был - шутник.
И, вот, лежишь ты рядом с миленькой папашею, Как уголовник ты пробрался в отчий дом. А я три года за ментарками закашивал, И, вот, в больницу я попал с большим трудом.
Но, вдруг, в Москве снова все переменилося, Москва берет назад свой четвертак. Я на свободе оказался с Божьей милостью, Стою, и хлопаю ушами, как дурак.
Отец мой Ленин, а мать моя Надежда, А старый дядюшка, известный, Михаил. Когда мы жили все в Москве на Красной Площади, А из карманников родился я один.