Мы всласть порассуждали, можно перейти к десерту. Я распечатаю конверт, мне посланный оттуда, где ответ считается дурным тоном. Мои соратники тонут в омуте бытовых диалогов. Здесь не пахнет не то что Платоном, но даже средней руки эпигон Кьеркегора отворотил бы ноздри. Я ощупаю воздух на прочность, моя грудь может сочно порваться, и, чтоб не марать декораций, лучше проявить осторожность заранее. Я мог бы с письмом уйти в ванную комнату, но уж очень не хочется напитаться счастливейшим у умывальника. Сидя в кожаном кресле, голова с каждым словом становится больше, я читаю такие строки:
«Думая о людских пороках здесь, в Солнечном Городе, я сильно худею. Последние несколько дней навевали мне чувство гнева. Я старательно культивировал дзен в теле беса, будучи юным. Ты знаешь, что струны рвутся, но, однажды родившись, звук проживѐт миллионы лун. И только теперь мой бестелесный дух осознал тщету былых упражнений. Не важно, что это было, веянье моды или подлинное желание, беда, что не понял ранее – я выл изваянием совершенным. По венам бежал огонь, дух, запечатанный в гибкое тело, был оснащѐн глазами и речью, первое чтоб познавать, второе чтоб называть вещи, руки – чтоб их создавать из подручной материи, разум – чтоб воплощать разное, из неосязаемого творить достояние многих, чтобы поворотить убогих сердцем в верное русло, дабы не было пусто и грустно там, где вы все пока что есть. Солнечный город здесь, он дышит в унисон каждому и слышит молитву Фомы. То, что важно, не пропадет бесследно, пожизненная разность: война дворцам, мир хижинам, смерть нужде и праздности; кишкой последнего попа последнего царя… ты помнишь? И этот метод идеально подойдет текущему порядку. Превратить кучу навоза в грядку, взрастить на ней сладкое, и небеса заплачут молоком, и покатятся головы кувырком с революционной плахи свободного разума. Ладно, думаю, хватит пересказывать тебе одиннадцатый тезис о Фейербахе, целую в губы волнами пера. Пишу тебе из седьмого дома по улице Якова Свердлова, Солнечный Город, Клюв Орла».