Михаил Щербаков - Предположим... | Текст песни

• Тексты песен
• Михаил Щербаков
• Предположим...

Предположим, герой - молодой человек, холостой кавалер -
должен ехать в провинцию, дней этак на десять, делать дела.
Расставаясь с избранницей, он орошает слезой интерьер
и, пожалуй, не врёт, говоря, что разлука ему тяжела.
Заклинает богами земли и морей
без него не подмигивать здесь никому.
В сотый раз напоследок, уже у дверей,
умоляет писать ему, что бы там ни было, в день по письму,
рисовать голубка на конверте и слать непременно скорей.
И красавица тем же вполне от души отвечает ему:
обещает писать, ободряет кивком,
одаряет цветком, наконец отпускает - и в десять минут забывает о нём.
А герой, повелев ямщику не зевать,
через сутки пути прибывает на место,
въезжает в гостиницу и принимается существовать.

То есть, это он движется с делом и без, в экипаже и нет,
озирает окрестности в виде замшелых прудов и скульптур.
Что ни день на подарки понятно кому не жалеет монет,
покупая смарагдовый хлам и серебряный всякий сумбур.
Или в номере (кстати, весьма дорогом)
вечерами письма от негодницы ждёт.
Изнывает со скуки, дурак дураком,
не пьянея глотает ликёр и бисквит без охоты жуёт.
Ожидает конверта с условным на нём от руки голубком
и, томясь ожиданьем, шагает по бархату взад и вперёд.
А кокетка не помнит, она занята,
что ни день ежечасно её с головой поглощает забота то эта, то та.
То непрошеный гость у неё, то мигрень,
то канун маскарада, то сам маскарад,
то верченье столов, то большая примерка - и так что ни день.

Предположим, неделя проходит, он ждёт, а письмо не идёт.
То есть рухнули связи, обмякли устои, померкли миры.
Почтальоны ушли, вероятно, в какой-нибудь горный поход
и один за другим, вероятно, упали с высокой горы.
Проведя две ужасные ночи без сна,
на девятые сутки в единый приём
он снотворного склянку, что свалит слона,
осушает, и мрак наконец оглушает его забытьём.
В это самое время внезапно о нём вспоминает она.
То есть в ту же секунду она невзначай вспоминает о нём.
И, конечно, бросается прямо к бюро,
из бюро вынимает, конечно, бювар, из бювара бумагу берёт и перо.
И строкою строку погоняет строка,
и к рассвету посланье выходит густым,
как почтовый роман, а могло быть и гуще, да ночь коротка.

На десятые сутки с утра одевается наш кавалер,
выпивает свой кофе, причём даже с юмором смотрит в окно.
А затем не спеша тормошит саквояж, достаёт револьвер
и, конечно, стреляется, прямо на бархате, что не умно.
А конверт и надписан уже, и закрыт
(не без помощи воска, смолы и огня),
силуэт голубка в уголке не забыт,
путевые издержки рассчитаны, нарочный сел на коня...
Остальные детали впоследствии следствие определит.
А пока угадайте, что в этом во всём привлекает меня.
Ну, конечно же, нарочный, Боже ж ты мой!
Как он это поскачет сейчас, полетит, не касаясь дороги, помчится стрелой.
А часа через два, ни с того ни с сего,
на дворе постоялом я встречу его
и в глаза посмотрю со значением, но не скажу ничего.

Разговаривать некогда, да и зачем?
Господа пассажиры, четвёртый звонок!
Занимайте места, je vous prie, je vous aime,
я ваш новый форейтор, а кто не согласен - вот Бог, вот порог.
Решено, что мы едем в Эдем, это значит, мы едем в Эдем.
Занимайте места, господа вояжёры. Таков эпилог.
Или, может, эпиграф. Не всё ли равно?
Я их, знаете, путаю: префикс один, да и корни по смыслу считай за одно.
Ох уж эти мне эллины! Этот язык!
Уж и как ни вникал я в него, а не вник.
Между тем не последний, по общему мнению, был ученик.

1995

Михаил Щербаков еще тексты