Как на этой на реке Стоит куст ракитовый, Куст ракитовый.
На кусту том сидит, Сидит млад сизой орел, Млад сизой орел.
Во когтях держит, Держит черна ворона, Черна ворона.
Он и бить его не бьет, Не бьет — все выспрашивает, Все выспрашивает:
«Где ты, ворон, братец, был? Где был? Где полетывал? Где полетывал?»
«Уж и был я на диких, На диких степях, на саратовских, На саратовских.
Уж и видел я там, Видел чудо дивное, Чудо дивное.
Там лежит, лежит, Лежит тело белое, Тело белое...
Никто к тому телу, Никто не подступится, Не подступится.
Как вокруг того тела Вьются лишь три ласточки, Лишь три ласточки.
Как и первая ласточка – Его родна матушка, Родна матушка.
А другая ласточка – Его сестра родная, Сестра родная.
Как и третья ласточка – Его молода жена, Молода жена.
Как и мать по нем кричит – Что быстра река течет, Что река течет.
А сестра по нем кричит – Что с горы ручьи текут, Что ручьи текут.
А жена по нем кричит — Словно утрешня роса, Утрешня роса.
Как и солнышко взойдет — Роса высохнет, Роса высохнет».
«Сборник русских народных лирических песен Н. М. Лопатина и В. П. Прокунина», М. 1889.
Камень и растущий на нем ракитовый куст стали главным образом символами одиночества, разлуки, то и другое - горе (поэтому и эпитет камня - «горючий» - начинает звучать как горький, горестный, не как горячий). Символика вытекает из представлений о первой земле, последняя одинока, т.к. кроме нее ничего еще нет. Эта основа символики проступает, например, в известной необрядовой песне «Горы Воробьевские». Тон в ней задает идея одиночества, связанная с ракитовым кустом, камнем. О камне же говорится: горы ничего «не спородили», «спородили» только камень (примечателен глагол, см. о камне как части тела). В менее известном варианте поле рождает куст: Спородило ты, поле, да част ракитов куст. На кусточке сидел да млад сизой орел, .. ПФМ, № 54 Птицы (орел, ворон) в песне не осмысляются как «нечисть». Скорее отмечается их положительное качество - всеведение. http://www.nauka-shop.com/mod/shop/productID/8572/