Мордастый щекастый румяный царевич Входит к слепой. Молви она ему говорит, Кто ты такой, А ещё лучше пропой.
И он зачинает песню о жизни О Кремле о морячках балтийских соболебровых О земле, пропитанной подслащённой вшами.
Слепая вздыхает блаженно Как конь благодарно прядает ушами Предрекает: от тебя будет толк, Ибо ты нам напишешь блокадную оперетту. Он говорит, извините, ослышался.
Она говорит именно-именно, мася моя, С танцами-плясками, с шутками-прибаутками, С героем-любовником в синем трико, обтягивающем чудеса, С травести в пионерском галстуке, от экстаза дрожащем, Там всё будет как настоящее, как в настоящем, Но только в жанровой обработке.
Он говорит: чудеса! Я готов слушать/слушаться тебя, слепая. Расскажи мне Что ты слышала этой зимой.
Слышала шорохи, шорохи запахи, засыпая В смерть, слышала деликатное несъедобное прикосновение крыс, Слышала краски острую сдобную вонь – голубая Пахнет как Михаил Васильевич, синяя пахнет как Елена Генриховна, Тень Гуро, насмешницы с овечьим лицом приходила сюда, Я слышала её торжествующий топоток.
Город звенел скрежетал шептал щекотал (Каток на Елагином в детстве) К шкафу прикручивлись коньки, в шкафу лежала моя Безумица Мулюшка Я катала-катала её по Большому проспекту Там и оставила. Из радиоточки как мёд как шёлк как рыбий жир на нас текли арии Сильвы, Помнишь ли ты Помню ли я Помнишь ли ты Помню ли я Пусть это был только сон! Но какой! Ля-ля-ля.