Бесконечный день окончен, Снова начат, и опять прошёл, и сам себя спешит начать. Бедный автор этих строчек Между небом и землёй парит, летит в застрявшем лифте скоро час.
В нём царит природа Будды, разум Кришны, дух святой и луч надежды, И любовь к родному краю прямо с южных гор до северных морей. Он исполнен вдохновения и наития, невиданного прежде, Но всё это ни на йоту не способствует открытию дверей.
Спит диспетчер в жэке чудном И во сне себя считает белым лотосом в сознаньи мудреца. Он не слышит, он не чует, Как в плену, в кругу сансары я кукую в этом лифте два часа.
Без меня ахейцы взяли Трою, пал Константинополь в одиночку, Клейн открыл бутылку Клейна, вышел джинн четырёхмерный и сказал: «Я могу тебе что хочешь, как угодно, из любой исходной точки, Но не вызволю из лифта, сам дурак — не надо было залезать.»
Знать бы, кто я и когда я… Лезут вечные вопросы, что типично в состоянии таком. Я страдаю, я страдаю, Я психую, я кричу «Сим-сим, откройся!» нецензурным языком.
Ох, наутро вдоль по шахте снизойдет святой диспетчер просветлённый Вознесёт мою заслуженную душу к неземному этажу. И на том конце тоннеля станет ясно так и так определённо, Что судьба подобна лифту, только чем она подобна, не скажу.