Плотники о плаху притупили топоры. Им не вешать, им не плакать, сколотили наскоро. Сшибли кружки с горьким пивом горожане и воры. Толки шли в трактире «Перстень короля Гренадского». Краснорожие солдаты обнимались с девками, Хохотали над ужимками бродяги-горбуна. Городские стражи строже потрясали древками, Громче чокались, желая мяса и вина.
Облака и башни были выпуклы и грубы, Будет чем повеселиться палачу и виселице. Геральдические львы над воротами дули в трубы, Три часа осталось жить - экая бессмыслица! Он был смел - или беспечен, и в аду не только черти. На земле пожили, что же - попадем на небеса! Уходи, монах, пожалуйста, не говори о смерти, Если экая бессмыслица осталась - три часа!
Грянули в колокола, приказали расступиться! Голова тяжелая висела как свинчатка. Шел палач в закрытой маске, чтоб не устыдиться, Чтобы не испачкаться - в кожаных перчатках. Плотники о плаху притупили топоры, На ярмарочной площади крикнули глашатаи. Подтянулися солдаты, горожане, школяры, Женщины, подростки, и торговцы бородатые. «Посмотрите, молодцы, посмотрите, молодицы», - Колотили-колотили в телеса колоколов. «Душегуб!», «Голубоглазый!», «Безбородый - а убийца!» Убегавший из под стражи, сторожей переколов.
Он был смел - или беспечен, поглядел лишь на небо. И не слушал, что ему монах твердил о ерунде. До свиданья, други, может встретимся когда-нибудь... Будем жариться у черта на одной сковороде!