Мне, как сказку, приговор читал судья, А за окнами вовсю февраль свистел, Говорил, что подрасстрельная статья Мне начертит номерочек на кресте. И я был с ним откровенен и на "ты", Он под стол пешком ходил, когда я пел. Я прошёл уже "Лубянку" и "Кресты", Когда он за школьной партою сидел.
Я с пелёнок знал понятия в делах, И с ворами я законными дружил. Меня мама на этапе родила, Когда батю в хате опер уложил. Я с пелёнок знал понятия в делах, И с ворами я законными дружил. Меня мама на этапе родила, Когда батю в хате опер уложил.
Покажите мне такие города, Те селения, в которых не бывал. Ну, покажите мне, где не был никогда? Где не дрался, где не пел, не воровал?
Я менял, как карты, женщин и дома, А по пьянке за себя не отвечал, И по мне частенько плакала тюрьма, Да и я, бывало, сам по ней скучал. Я менял, как карты, женщин и дома, А по пьянке за себя не отвечал, И по мне частенько плакала тюрьма, Да и я, бывало, сам по ней скучал.
И "столыпинский", прицепленный в хвосте, Поджидает полуночный "воронок". И судья мне, как художник на холсте, Вырисовывал последний в жизни срок.
И родная, вся в брильянтах и слезах, До машины провожает, как всегда. "Я к тебе ещё вернусь, какой базар, Если вышку поменяют на года!" И родная, вся в брильянтах и слезах, До машины провожает, как всегда. "Я к тебе ещё вернусь, какой базар, Если вышку поменяют на года!"
Мне, как сказку, приговор читал судья, А за окнами вовсю февраль свистел, Говорил, что подрасстрельная статья Мне начертит номерочек на кресте...