Прости меня, дружок, за пьяное перо, на эту болтовню, пожалуйста, не сетуй, но знай, что до сих пор оплеванный Пьеро на тоненьких ногах шатается по свету.
И мы, встречаясь с ним на ленточках дорог, не ведаем, бредя с Пьеро почти что рядом, что просто он подрос, напялил свитерок и стер с лица сурьму, белила и помаду,
Но, сбросив мишуру фигляра и шута, в нем корчится душа - орущая, былая, и полночью, когда с улыбкою у рта людские души спят, душа Пьеро пылает.
И на ее огне он стряпает стихи и дремлет на плече у розоватой зорьки. Рука его легка. Глаза его сухи. А строки на бумаге солоны и горьки.
Но утро позовет - и сумку, как суму, забросив за плечо, он скатится с порога. И все же я - представь! - завидую ему. И все же я - поверь! - иду его дорогой.
...Прости меня, дружок, за пьяное перо, на эту болтовню, пожалуйста, не сетуй, но знай, что до сих пор оплеванный Пьеро на тоненьких ногах шатается по свету.