На начало карнавала было небо Синее, как птичьи перья. У нее была бабушка, мать и брат, Мать была служанкой у отца Анри, Варила еду, убирала в церкви, Бабушка никак не могла умереть, Не умерла и теперь,
А Розу Кармель знали все в округе, У нее была большая голова На скрюченном маленьком теле. Из двадцати семи лет - двадцать два Она провела в постели. С утра ее выносили за дверь – И она там весь день лежала. Но у Розы Кармель была своя страсть. Она любила карнавалы.
Когда за стеною барабаны загремят, Заплещутся бусы и тряпки золотые, Роза Кармель забывает, как дышать, И тает, тает в расплавленной стихии. Ее бы растоптали в этой толпе, Но барабаны… Эти барабаны…
У нее была большая голова И сухая тонкая кожа. На нее и не взглянет мадмазель Шарлота, И Эрзули не взглянет тоже, Но каждую ночь кривым коготком Она рисует алтарь с гробами – И ждет, ждет, когда в нее войдет И сожжет ее скудную память.
И грохнут барабаны, завертится мир, Громче! Громче! Приходите, боги! Роза Кармель встает среди тьмы На скрюченные ноги, скрюченные ноги, И качается ее большая голова, И гремит, будто марракаса.
У нее была большая голова На скрюченном маленьком теле. Год за годом она оставалась жива И ждала карнавальной недели. А на следущий день после Марди-Гра Ее относили к храму И отец Анри ставил пепельный крест На бабушку, Розу и маму.
Брат у Розы был тонтон-макут, И кто бы что мог поделать, Когда священник однажды пропал, А церковь дотла сгорела…
Кто сказал, что мертвые не могут танцевать? Могут, могут, под барабаны могут. Мы с тобой проснемся и отправимся гулять Совсем немного, ну правда же, немного, Ровно столько, чтобы услышав барабан, Прийти туда, где Роза, где пляшет Роза…