На обочине культурного процесса Вольно дышится и видно далеко, Я сижу в обличье дикого черкеса, Откупориваю сабелькой пивко. А процесс культурный протекает мимо, И оттуда что-то ласково поют. Над процессом – два прелестных херувима. Так красиво, просто завидки берут.
Там поэты на породистых пегасах, Там Психея, и Эвтерпа, и Амур, С ними дамы в кринолинах и атласах, Там высокая культура от-культюр. Как меня завидят, дёргаются нервно, И, зажав носы платками, говорят: "Фу, мюжик, enfant terrible, пахнет скверно, С этим рылом лезет в наш калашный ряд. А сыграй-ка нам, мюжик, Айне кляйне нахтмюзик. Что, не можешь? Эх ты, лапоть, Вон отсюда сей же миг!"
Мой пегас подкован криво, У него из пакли грива И общипанные крылья, Куцый хвост, как пистолет. Нрав весёлый, скачет-квасит, Встретит лошадь – отпегасит, Он шакалит на помойках, Но вообще-то он эстет.
Вот же фрукт: ни конь ни птица, Всё бы ржать ему, глумиться. У других людей пегасы – Любо-дорого глядеть. У людей ахалкетинцы, Рысаки и кабардинцы. Дамы видят нас с пегасом, Начинают вновь трындеть: "Фу, мюжик", – сразу в крик. Сразу в крик: "Фу, мюжик! Фи, мюжик! Ой мюжик!" Сразу в крик: "Фу, мюжик!"
Моя Муза – из Советского Союза, Торговала раньше пивом на разлив, Называет меня "вшивый мой Карузо" И подмигивает, плечи оголив. Пьёт, скандалит, носит тюлевые платья. "Что за жизнь, – кричит, – отгулов не дают! Я к Митяеву уйду, там больше платят". Зря пугает, там её не подберут.
Мой лирический герой – он не лиричен, Он циничен, мой лирический герой, Он порочен, не приручен, ироничен, Я-то добрый сам, а он чего-то злой. Я хороший, тихий, славный, неприметный, А он шумный, он гуляка и нахал, И всё время кроет лексикой абсцентной, Я и слов таких-то сроду не слыхал.
Ну, и так как я не классик, Сам воздвиг себе Парнасик, Невысокий, двухметровый, А по мне-то в самый раз, Аккуратный, рукотворный, С деревянною уборной, Стол, скамейка, три берёзки – Персональный мой Парнас.
Под столом лежит гитара И пустая стеклотара, На рассохшейся скамейке Томик Фрейдкина раскрыт. И живём, как в коммуналке: Муза в виде приживалки, Да пегас мой тугудумский, Да герой мой - паразит. Паразит, паразит, Ой, герой-паразит! Ой, паразит мой герой, Ой, паразит...
А вдали Парнасы высятся грядою, Там лавинами метафоры шумят, Строфы строго проплывают чередою, А над ними рифмы звучные парят. А тут сидишь и ищешь рифму к слову "днище", Собираешься "дружище" написать, Эти трое мне орут: "Пиши – козлище!", Вынуждают под их дудочку плясать.
Тут у нас приют убогого пиита, Эти трое пишут пульку на песке С шумом, руганью: "А ваша дама бита!" Атмосфера, как в портовом бардаке. Господа, а не сбряцать ли нам на лире, Миру что-то типа "Мцыри" рассказать? А пегас кричит: Какие, на фиг, Мцыри! Не видишь, я прикупил на мизере туза.
Я спел бы сладко, ласково "Ля-ля" – по типу Баскова, И чтобы не по матери, А чтоб как херувим, И чтобы без политики, Чтоб прослезились критики: "Какой светильник разума! А мы его гнобим".
Бардак в моей гостинице, Коньяк в моей чернильнице, Конь скачет, Муза красится, Герой ушёл в запой. Какие, блин, наперсники, Такие, блин, и песенки – Ну, что напишешь путного С такою шантрапой. Шантрапой, ой, С такой шантрапой, Шантрапой, шантрапой, Шантрапой...
Дует свежий ветерок... И если честно, Это свинство мне по нраву самому: Обмакнёшь язык в чернильницу – прелестно! Нет, ребята, нам меняться ни к чему. Так что буду греть на солнце своё днище И в процесс культурный камушки бросать. Ну, а кто там морщит нос