Тёмный крепдешин ночи окутал жидкое тело океана. Наш старый фрегат «Лавр Георгиевич» тихо покачивался на волнах, нарушая тишину тропической ночи только скрипом своей ватерлинии. – Фок-стаксели травить налево! – раздалось с капитанского мостика. Вмиг оборвалось шестнадцать храпов, и тридцать три мозолистых подошвы выбили на палубе утреннюю зорю. Только мадам Френкель не выбила зорю. Она плотнее закуталась в своё одеяло.
Главы I-VI. Шторм.
Служил у нас на «Лавре Георгиевиче» вперёдсмотрящий. Ящиков. А мы решили завести ещё и назадсмотрящего. Ну мало ли что бывает. Короче – надо. Завели, а фамилию ему давать не стали. Ну на кой, простите, пёс, назадсмотрящему-то фамилия? А он говорит: – Ну дайте же хоть какую нибудь. Ну хоть бы – Бунин. Никакого, конечно, Бунина мы ему не дали. А он назад оглянулся и как рявкнет: – Идёт шторм! – Шторм? – удивился наш капитан сэр Суер Выер. – Так ведь он умер. – Кто умер? – Шторм умер. Апполинарий Брамсович. – А это другой шторм идёт, – пояснил вперёдтеперьужесмотрящий Ящиков. – И другой умер, – сказал Суер. – Через два года. – Знаете что, капитан, – который Бунина просил говорит, – свищите скорей всех наверх. – Рак, – пояснил капитан то ли про первого, то ли про второго Шторма. – А ну вас всех, прости меня Господи, – сказал назадсмотрящий, – понасели на «Лавра Георгиевича» и плывут незнамо куда, гады! – У обоих, – продолжил Суер свою предыдущую мысль. Перед бурей утихли волны. В тишине слышался скрип нашей ватерлинии и какие то клетчатые звуки. Это мадам Френкель ещё плотнее закуталась в своё одеяло.
P.S. Падение культуры пристального чтения в конце XX века принудило автора не только к сдваиванию и к страиванию, но даже, как видим, и к сошестерению некоторых глав.